Книги — обитель ушедших веков.

By Админ On Июл 21, 2023

А знаете ли вы, что практически ни одну из книг, изданных при жизни легендарного ученого-самоучки Константина Эдуардовича Циолковского (5 сентября 1857 — 19 сентября 1935) вы не найдете ни в одной библиотеке страны? Все его труды надежно спрятаны от читателей в недрах спецхрана, а чтобы с ними ознакомиться, необходим специальный допуск.

Отчего же такая мистическая таинственность?

* * *

Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:

&lt;br&gt;

Ссылка на видео: https://youtu.be/k4CHlnNPaNg

* * *

По широко распространенной версии уфологов, Константин Эдуардович был одним из первых «контактеров», то есть человеком, вступавшим в контакт с представителями инопланетных цивилизаций, а подробные описания встреч с НЛО и послужили поводом для засекречивания его книг. Может, это было правдой? Может, на самом деле инопланетяне поделились с ученым своими секретами? Ведь непостижимой и удивительной является всего лишь одна вещь: в течение всей жизни с упорством фанатика разрабатывал идею космических полетов, когда у человечества не существовало ни малейшей в этом потребности. Конечно, можно махнуть рукой на все эти странности и повторить фразу, которая легко все объясняет: «на то они и гении, чтобы идти впереди своих современников». Но слишком уж много мистических случаев было в его жизни.

К примеру, в Боровске, в 1889 году, с ученым и произошел первый удивительный случай.

В своей неопубликованной рукописи (архив Российской Академии наук) Циолковский делает удивительное признание:

«Я видел в своей жизни судьбу, руководство высших сил. С чисто материальным взглядом на вещи мешалось что-то таинственное, вера в какое-то непостижимое, связанное с Христом и Первопричиной… Я жаждал этого таинственного. Мне казалось, что оно может меня удержать от отчаяния и дать энергию. Я тайно пожелал в доказательство воочию увидеть Бога в виде простой фигуры, креста или человека… Вдруг вижу, в южной стороне не очень высоко над горизонтом облако в виде правильного четырехконечного креста. Форма его была так идеальна, что я удивился и громко позвал жену посмотреть на эдакую странность». А спустя мгновение облако изменило форму, превратившись из креста в человеческую фигуру!

Циолковский вспоминает, как, подчиняясь чьей-то воле, встал и пошел в сторону странного облака. Пройдя какое-то расстояние, заметил, что небесная фигура тоже движется ему навстречу. И в этот момент он, почти глухой с детства, вдруг отчетливо услышал малиновый перезвон! Это событие оказало громадное влияние на всю последующую жизнь ученого: он всегда помнил, что в мире есть что-то неразгаданное. «Я твердил себе, — писал он, — что еще не все потеряно, есть Что-то (кто-то?), могущее поддержать меня и спасти».

В конце 20-х годов XX века, когда к ученому пришла всероссийская известность, он впервые публично заявил о существовании инопланетян, в чем убеждал всех своих учеников и последователей.

Константин Эдуардович не сомневался, что в космосе обитают разумные силы, неизмеримо более развитые, чем человечество. Вся история человечества, утверждал он, несет на себе следы вмешательства пришельцев. И человечество обязательно войдет в контакт с этими силами, осваивая другие планеты. А в далеком будущем само станет одной из этих сил Единого космического сообщества. К тому времени, полагал Циолковский, человек изменится настолько, что станет «небывалым разумным животным» — лучистым существом, которое будет жить вечно, не нуждаясь в пище. Это существо будет питаться только солнечными лучами, не изменяться в массе, но продолжать мыслить и жить как смертное или бессмертное существо. Оно сможет обитать в пустоте, даже без силы тяжести, лишь бы была лучистая энергия.

Со дня первого необычного видения прошло 40 лет.

И вот в 1928 году Циолковский вновь стал свидетелем удивительных явлений, произошедших на этот раз в Калуге. Около восьми вечера он вышел на балкон полюбоваться закатом. И вдруг почти у самого горизонта ученый увидел расположенные рядом три буквы: rAy. Он понял, что эти фантастические буквы составлены из облаков и находятся от него километрах в 50, потому что висят почти над горизонтом. Циолковского поразила правильность очертаний букв, но еще больше волновал вопрос: что они означают?

И тут почти сразу же ему пришло в голову прочитать это слово как русское, написанное латинскими буквами. Получилось — Рай!

Ученый пригляделся: под этим словом облака сложились в нечто, напоминающее плиту или гробницу. И Циолковский сказал себе: «После смерти — конец всем нашим мукам». Так должно произойти, писал он в своих работах «Монизм Вселенной» и «Воля Вселенной. Неизвестные разумные силы».

От кого пришло увиденное им послание? Что оно означало? На этот и многие другие вопросы ни Циолковский в своей работе, ни мы сегодня не в состоянии дать никакого ответа. Разве что остается вспомнить знаменитое шекспировское: «Есть много странного на свете, друг Гораций…».

Это глава — Константин Циолковский: первым из ученых вступил в контакт с НЛО, из книги — Мистика в жизни выдающихся людей.

Автор Денис Лобков.

ИСТОЧНИК

* * *

Важны все книги – те, которые лежат у вас на ночном столике или смотрят с монитора компьютера, тома, подаренные друзьям или семье, подписанные дарителями или изрисованные детьми, зачитанные до дыр, распадающиеся на отдельные листы или, наоборот, чистейшие, без единого пятнышка, доставшиеся в наследство, взятые на время, прочитанные запоем, тщательно оберегаемые, расставленные по авторам, темам, размерам, цветам.

Они наглядно показывают, как технология, мало изменившаяся чуть ли не за тысячу лет, изменила нас, наши привычки и нашу культуру.

Материальность — не просто свойство редких или специальных книг, хотя именно на этом специалисты, что называется, съели собаку. Культурная и материальная важность книг состоит в том, что они демократичны и общедоступны, а не в исключительной ценности, из-за которой к ним нельзя прикасаться.

Вместо того чтобы почтительно взирать на известные манускрипты, мы можем близко познакомиться с удивительными книгами, которые рассказывают нам яркие, очень разные, иногда непростые истории, и личные, и политические.

Когда я получила огромную привилегию открыть редкое первое издание Шекспира в холодной и неприветливой шотландской библиотеке, волнение, с которым я разглядывала все мельчайшие детали водяных знаков и особенности печати, чтобы убедиться в её подлинности, было больше физическим, чем интеллектуальным.

В трёх больших томах, каждый из которых покоился на мягких подушечках, страницы, напечатанные на тряпичной бумаге, сделались мягкими оттого, что за несколько веков их перевернули сотни пальцев.

Надпись, оставленная ученым XVIII века, говорила о том, что трехтомник достался в наследство от друга, и я вспомнила, что книги могут служить уникальным знаком внимания.

Но я вовсе не уверена, что чудесное, ценное, крайне редкое Первое фолио значило бы для меня больше, чем знакомство с множеством более доступных, обычных, волшебных книг: порядком потрепанными, большого формата комиксами об Астериксе; ждущей своего часа стопкой непрочитанных детективов, припасенных к отпуску; или сборником стихотворений Эдвардианской эпохи, которым мою бабушку наградили в школе, с корешком, который к её восьмидесятилетию восстановил местный переплетчик; или небольшими, но приятно увесистыми черно-кремовыми томиками Everyman в твердой обложке, с закладками-ленточками; или остро пахнущим новым иллюстрированным каталогом выставки.

Хотя ценник у некоторых такой, будто они вышли из-под рук старых мастеров, книги, вообще-то, самые обычные вещи, ставшие особенными в непредсказуемом и уникальном мире человеческих связей, которые они воплощают и расширяют.

Все мы всё время встречаемся с редкими и ценными книгами.

Людям, наблюдающим за птицами, известен так называемый «джиз»: совокупный эффект от движений, полета и внешнего вида птицы; я постаралась перенести этот восторг, который рождает в душе осознание всех характерных особенностей явления, в свой рассказ о книгах.

Эмма Смит

Это отрывки из книги — Записки библиофила: Почему книги имеют власть над нами.

Автор Эмма Смит.

ИСТОЧНИК

* * *

И напоследок:

«… Я должен идти на фронт. Это не было желанием блистательно проявить себя на военном поприще. Мне просто было бы стыдно оставаться в тылу в то время, когда мои сверстники были уже там. Я повиновался чувству внутреннего долга, обязанности быть там, где всего труднее.

Моя любимая девушка поправляла волосы перед зеркалом, когда я вошел и объявил, что ухожу в армию. Не отрывая глаз от своего хорошенького личика, не поворачивая головы в мою сторону, она беспечно произнесла: «Да? Какого числа?» Я назвал дату, и мы перешли к разговорам на другие темы.

Мне могут сказать: а что, собственно, особенного, товарищ Розов, в вашем поступке?

Десятки тысяч других юношей и девушек распорядились в эти дни и годы своей судьбой точно так же. Да, это так. И из Театра Революции мы ушли на фронт довольно большой группой. А когда нас, ополченцев Красной Пресни, выстроили во дворе школы на 2-й Звенигородской улице и командир отчеканил: «Кто имеет освобождение от воинской повинности или болен, шаг вперед!» — ни один человек не сделал этого шага. Напротив, стоявший рядом со мной студент МГУ быстро снял свои сильные очки и спрятал их в карман.

Я пишу об этом своём решении потому, что находились люди, которые спрашивали меня: «Зачем ты сделал эту глупость?»

На подобные вопросы я пожимал плечами и отшучивался. Иногда бывали и более резкие суждения: «Понимаем, ты пошел добровольцем с товарищами, чтобы тебя не забрали и не бросили в общий котел черт знает куда. В ополчении все-таки легче».

На это я отвечал, что меня никуда бы не забрали, так как у меня был белый билет.

Дополнение. Когда я писал эту главку, один очень славный и мыслящий молодой человек в разговоре о прошлом, который у нас шёл, вдруг спросил:

— Виктор Сергеевич, а почему вы пошли добровольцем?

Я чуть не подпрыгнул на скамейке (дело было за городом, на даче). Ах, как кстати мне этот вопрос! Сейчас я проверю, достаточно ли ясно написал о своем решении. И пересказал молодому человеку всё, что вы сейчас прочли. К моему огорчению, я понял: написал неполно, неубедительно. Потому что молодой человек спросил меня:

— А перед кем был ваш нравственный долг?

— Перед самим собой, — без запинки, как натуральный отличник в школе, ответил я.

— Теперь я понимаю, — с какой-то нечёткой интонацией произнес мой собеседник.

Я подумал: то ли он действительно понял, то ли хочет прервать разговор, не надеясь услышать более внятного объяснения. Я добавил, что нравственный долг бывает только перед самим собой, а не перед кем-то. Привел примеры из своего личного опыта, когда мне удавалось его выполнить, когда — нет, и закончил словами:

— Знаешь, Никита, мне казалось — я не мог бы дальше жить, если б тогда не нырнул в ту купель».